«Брат» Виктор СУХОРУКОВ: «Серега Бодров был талантливый, умный, красивый, трепетный, совестливый, и я одного себе простить не могу — что расстались мы плохо. Потом он в Кармадонское ущелье уехал — там и остался»

(Продолжение. Начало в № 21)

«У МЕНЯ ВСЯ СТЕНА В НАГРАДАХ, МЕБЕЛИ МЕНЬШЕ, ЧЕМ ПРИЗОВ, НО ГЛАВНОЕ МОЕ БОГАТСТВО — ИМЕНА, И СРЕДИ НИХ АЛЕКСЕЙ БАЛАБАНОВ — ВЕЛИЧИНА МИРОВОГО МАСШТАБА»

— Я, признаться, слов «гениальный», «великий» и «выдающийся» избегаю, но к кинорежиссеру Алексею Балабанову какой-то из этих трех эпитетов, думаю, применим. Какую роль встреча с ним в вашей жизни сыграла — она для вас значимой стала, этапной?

— Биографичной... Это не знак, даже не символ — судьба, и такая, что я об этом рассказывал и буду всегда рассказывать. Сегодня — вот ведь до каких мыслей дожил! — я могу гордиться тем, что орехово-зуевский мальчик Витя Сухоруков, определенный пройдя путь, Виктором Ивановичем (не знаю, кто первый меня так назвал) стал — народным артистом, лауреатом. У меня вся стена в наградах, мебели меньше, чем призов, но главное мое богатство — имена, и среди них Алексей Балабанов — величина мирового масштаба, режиссер, которого знают и в Америке, и в Европе. Он в своем творчестве мрачный путь избрал, тем самым и раздражение, и отторжение, и даже нерукопожатие какое-то вызывая, но то, что это гениальный режиссер своего времени...

---

---

— ...сомнению не подлежит...

— ...и представляете, перед вами герой его главного фильма сидит. Мне много вопросов задают о том, как это случилось, как произошло, об удаче, об успехе, о каких-то случаях в жизни расспрашивают, хотя сегодня я редко такие вещи случаями называю. Тут только слово «чудо», только слово «счастье», только слово «судьба» уместно, потому что до 39 лет кинематографу был не нужен. Я на учете состоял...

— ...в смысле, ваши данные в актерской картотеке «Ленфильма» были?

— Да, а кино тогда в огромном количестве по всему Советскому Союзу снималось. И Киностудия Довженко мощнейшей была (что сегодня с ней происходит, не знаю), и в Одессе работа кипела, и в Ялте, где база нашей кинематографии находилась...

— ...и в Свердловске...

— Да, и республиканские киностудии были, ну и в Москве — две, и в Ленинграде, естественно, и вдруг я не нужен...

— Несмотря на такую внешность, на такие данные...

— Не нужен! Не нужен! Потом исторический, я даже думаю, космический произошел излом — разрушение Советского Союза... Я, кстати, до сих пор всех нас детьми переплета считаю — у нас нет эпохи, нет исторического масштаба, с которым надо сверяться, потому что один исторический пласт отвалился, а на другой мы еще не наступили. Мы в переходном периоде от одной формации к другой, до сих пор на этом шатком мосту стоим, который и время, и сомнения, и прочие невзгоды треплют, и берега пока не видим.

Так вот, вдруг на главную роль в фильм «Бакенбарды» меня приглашают (я сказал: «Не хочу! — все равно снимать меня вы не будете, только нервы истреплете, а потом откажете, и я запью»). Долго отказывался, но в конце концов все-таки согласился, а ведь если бы там не сыграл, в студии бы себя не озвучивал. После этого в пять часов вечера я по вестибюлю «Ленфильма» домой шел, и вдруг ассистент по актерам Бельская (в замужестве Сухорукова, она в Израиль уехала) пальчиком к какому-то парню, похожему на ежика, меня поманила — с короткой стрижкой, с глазами, как пуговки. Он такой растерянный сидел — это и был Леша Балабанов.

К тому моменту на главную роль фильма по мотивам произведения Беккета «Счастливые дни» он семь лучших на то время молодых актеров Ленинграда перепробовал и все чем-то был недоволен. Он мне сценарий дал, я его прочитал и руками развел: ну театр абсурда. Так ему и сказал: херня, мол, какая-то, я ничего не понял, но что-то меня...

---

---

— ...цепляет...

— ...зацепило и закололо, и на пробах он меня утвердил. Так «Счастливые дни» были сняты, затем «Замок» по Кафке, «Брат», потом мы будем вместе в одной коммунальной квартире жить, но я оставлю ему комнату, а он мне однокомнатную квартиру на Лиговке купит, да? Дальше «Брат-2» будет...

— ...еще позже — «Про уродов и людей»...

— Нет, «Про уродов и людей» — это шедевр, который между «Братом» и «Братом-2» состоялся, и вот вам реальная история — думаю, он бы не обиделся. Алексей сам сценарий «Ехать никак нельзя» написал, по которому картину «Про уродов и людей» впоследствии сняли. За фильм «Замок» какой-то транш, гранж — в общем, премию в поддержку новой ленты ему дали, но когда в комиссию сценарий «Ехать никак нельзя» он принес, там прочли и ужаснулись: «Это порнография — на нее денег не выделим, другой сценарий неси», и тогда Леша Балабанов бросил: «Черт с вами. Сам заработаю». Обиделся...

Он сценарий «Брат» пишет, и так звезды сошлись, что на «Кинотавре» Сережку Бодрова с картиной «Кавказский пленник» встречает и на разговор зовет: есть у меня, дескать, идея, ты мне нужен. Тот загорелся: «Согласен», и в 97-м году Балабанов «Брата» снимает, чтобы на артхаусный шедевр «Про уродов и людей» заработать.

---

---

— Потрясающе!

— Как он угадал, что «Брат» действительно кассовым будет? Не знаю, но Алексей уникальный, на мой взгляд, фильм сделал, по которому — я это сегодня в тысячный раз говорю! — поколению...

— ...о времени можно рассказывать...

— ...о Ленинграде, о том периоде жизни российской. Заработав деньги, Леша «Про уродов и людей» снял.

«ЗА «БРАТА» 500 ДОЛЛАРОВ Я ПОЛУЧИЛ, ЗА «БРАТА-2» — ДВЕ С ПОЛОВИНОЙ ТЫСЯЧИ»

— Фильмы «Брат» и «Брат-2» (второй, на мой взгляд, ничуть не хуже первого) я обожаю, считаю их знаковыми, смотреть могу бесконечно и с любого момента, а в чем, на ваш взгляд, магия этих картин?

— Рискну назвать себя человеком, который мощь Балабанова знает, почувствовал, как видел и слышал он мир, как его понимал, грыз, и для меня «Брат» помощнее, конечно, помасштабнее («Брат-2» — это, как я говорю, шлягер).

Еще одна уникальная история — как саундтрек там появился: он, мне кажется, одной из причин интереса к этой ленте стал. Балабанов музыкой ее напитал, но не как оформлением, а как музыкальным сюжетом. Они параллельно шли: фильм «Брат-2» и музыкальный сюжет, вслушайтесь! — это колоссальная его работа была, уникальное его изобретение.

В чем магия этих картин, почему от них отрываться не хочется, не знаю — наверное, в этом загадка художника и состоит. Мне такой вопрос задают постоянно, и каждый раз ответы у меня разные. Очень многое там совпало...

— ...звезды сошлись...

— ...но самое удивительное, что до сих пор эстафету из одного года в другой и из одного десятилетия в другое передает.

Горжусь! Своей причастностью горжусь, хотя с самого начала, когда обороты в кинематографе стал набирать, синдрома Ихтиандра боялся, Штирлица...

— ...Шурика...

— ...Сухова из «Белого солнца пустыни» — меньше всего актером одной роли остаться мне хотелось.

— А по-моему, ничего плохого в этом нет...

— Разумеется. После роли моего Вити Багрова (а она действительно и в популярности, и в узнаваемости, и в востребованности меня подбросила) я испугался, что на этом кинокарьеру свою и закончу. Нет, а успокоился только потому, что после «Брата-2» новая творческая полоса пошла: я и монаха сыграл, и царя Павла — у меня огромнейшая обойма ролей. Встречу со Станиславом Говорухиным взять...

— Вы у него в пяти картинах снялись...

— Да, в пяти. У фильма «Не хлебом единым» по Дудинцеву плохой был прокат, но история эта великолепная, а дальше у меня встречи с Виталием Мельниковым, с Глебом Панфиловым были — ну что вы!.. Счастье! — и тогда я успокоился.

---

---

— Витя Багров вам близок?

— Конечно, он размандяй такой. Леша его с меня писал, и когда Сережа Маковецкий полушутя-полусерьезно мою роль в «Брате-2» у Балабанова попросил...

— ...да вы что?!

— ...Леша сказал: «Как вы себе это представляете? — он же брат». — «А давай мы его убьем, — предложил Маковецкий. — Что-нибудь с ним сделаем, а я приду и представлюсь: «А я друг твоего брата», — и вместо Сухорукова буду играть».

— После «Брата» и «Брата-2» бандиты вас уважали?

— Они меня и сейчас уважают. С ними я не знаком, но когда мимо шикарные машины с тонированными стеклами проезжают, стекло медленно опускается и оттуда доносится: «Витек, здорово!». Приходится их приветствовать.

---

---

— Вы, говорят, практически бесплатно в этих картинах снимались — гонорара и вправду не было?

— Ну почему... Я признаюсь, какой получил гонорар: за первый фильм — 500 долларов, за второй — две с половиной тысячи.

— Приобрели на самом деле гораздо больше...

— Конечно: любовь народа — она бесценна. Вот иду я вчера по Москве — и меня пацан догоняет, которому во время премьеры «Брата» четыре года было, а сегодня 22, например. «Ой, Виктор, здравствуйте! Дайте автограф! А можно с вами сфотографироваться?». Думаете, это не льстит?

Я вам сейчас приятную экзотическую историю расскажу. Когда у меня юбилей был — 60 лет, я турне по Италии себе устроил, там, где никогда не был: Милан, Верона, озеро Гарда, Рим... И вот конечный пункт — Венеция, я в номере отеля «Вивальди» живу, где на стене картина висит — ангел с виолончелью, и у меня единственного с видом на лагуну балкончик. Каждое утро я на него выходил: с левой стороны огромные корабли проплывали, а справа, у Дворца дожей, огромный экран Венецианского кинофестиваля висел.

Нагулявшись однажды, сел на катер и на остров Бурано поплыл: мимо его разноцветных домов иду — это же Италия, Венеция! — и вдруг отчаянный крик: «Виктор!». Оборачиваюсь — молодой человек лет 25 ко мне бежит. «Здравствуйте! — на ломаном русском языке говорит. — Вы же Виктор, «Брат-2»? Я вашу картину видел, вы мне очень понравились, дайте автограф» — и руку подставляет: он в белой рубашке был. Я ему свою фамилию прямо на ней нарисовал. «А может, сфотографироваться позволите?» — парень охал, ахал, кричал... Потом объяснил мне, что он из Словении, в Италию эмигрировал, в кафе работает и через витринное окно проходящего в капюшоне Сухорукова увидел. Узнал! — и это чудо.

«ПАРНЕМ БОДРОВ БЫЛ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ, ПРОСТО ИДЕАЛИЗИРОВАТЬ ЕГО НЕ ХОЧУ»

— Отношения с Сергеем Бодровым у вас сложились? Хорошим он парнем был?

— Да, сложились, и парнем он был замечательным, просто идеализировать его не хочу. Бодрова я видел разным — держался он, особенно поначалу, обособленно, скромно, тихо и разговаривал мало, больше слушал... Нас ночные разговоры сблизили — мы же с ним в Америке, когда в «Брате-2» снимались, в одних апартаментах жили. Я в Чикаго прилетел, а Серега уже там был, и встретил меня очень радушно — стол накрыл, в центр города потом повел. Ра­зу­ме­ет­ся, иногда он в свои комнаты передохнуть уходил, но мы о многом беседовали. Я уже тогда знал, о чем он мечтает, кем хочет быть, каково его отношение к отцу и к кинематографу, но это там, глубоко — почему и рассказывать-то не буду...

---

---

Из журнала «Караван историй».

«Каждый из нас к какому-то событию причастен, с какой-нибудь личностью, фигурой знаком. Я, например, завидую тем, кто дружил с Высоцким, жалею, что так и не познакомился с Окуджавой. Я на сцене великую Раневскую видел, но, к сожалению, удобного случая, чтобы руку ей поцеловать, у меня не было, зато в моей жизни Сережа был — молодой, обаятельный, талантливый, человечный....

С Сережей мы познакомились, когда сцену в автомобиле снимали, — как сейчас помню, это на Петроградской стороне было. Во время обеденного перерыва я предложил Сереже перекусить в соседнем кафе. Он вежливо отказался, а режиссер Алексей Балабанов засмеялся: «Пообедаем! Щец похлебаем! Ха-ха, да Сергей — поколение «Макдоналдса» и пепси!». Но мы все-таки нашли с ним общий язык, иначе финальная сцена у нас такой родственной не получилась бы.

Когда Сергей прочитал сценарий «Брата-2», позвонил мне и сказал: «Витька, фильм твой!». В Чикаго мы целый месяц в апартаментах жили: у него своя половина была, у меня — своя, и каждый день до глубокой ночи в гостиной засиживались и разговаривали: он пиво с лимончиком пил, я — сок или молоко. У нас даже кухня была, на которой я еду жарил-парил, потому что Сережа больше снимался, а я чаще в номере сидел. Мне было комфортно с ним по Чикаго гулять, к тому же он свободно владел английским. Слава Богу, и Сергея наши прогулки не раздражали.

Как-то с ним в супермаркет зашли, еды полную тележку набрали. Бодров бутылку красного вина для себя взял, но, внимательно на него посмотрев, пробивать по­купку кассирша не стала, а на какую-то кнопку нажала. Перед нами мгновенно тем­нокожий амбал в полицейской форме вырос, они поговорили, полицейский махнул рукой — и бутылку нам отдали. Сережа аж покраснел: «В Америке до 21 года спиртное не продают», — объяснил мне, когда мы вышли, а ему тогда уже 27 стукнуло. Что значит светлый, чистый человек! — глаза ясные, как у юноши...

Закончились съемки, и фирма, которая нас одевала, сделала актерам подарки. Сереже шикарное итальянское пальто и шляпу вручили, в которых по сценарию он из Америки уезжал, и вдруг он эти вещи мне дарит. Я долго сопротивлялся: «Нет, нет, надо мной смеяться будут: Витька Серегино пальто напялил, да и художник по костюмам Васильева возмущаться станет — без ее ведома вещи по рукам пошли».

Пальто это в моем шкафу год, затем другой висело — я его надеть не смел: во-первых, повода не было, во-вторых, некуда. Тем более к такому роскошному кашемиру должен был, как минимум, лимузин прилагаться, и вот однажды меня на телевидение пригласили. Я открыл шкаф, мой взгляд на пальто упал, и я его надел, а через два дня трагедия в Кармадоне случилась...».

---

---

...Серега нормальный, талантливый был, умный, красивый...

— ...и светлый какой-то, правда?

— Естественно. Его женщины, мать с бабкой, воспитывали, поэтому трепетный был он, внимательный.

— Трепетный — хорошее слово...

— Серега еще очень совестливый был, хотя никогда не признавался, что, скажем, в Бога верит, и я, конечно, одного себе простить не могу — что расстались мы плохо... Это ведь (я ничего не придумываю или пускай он меня накажет) его фраза была: «Витюша, а если я свое кино делать стану, сниматься у меня будешь?». — «Только позови, — я ответил, — я очень преданным буду актером».

Он какими-то вещами со мной делился... Написав сценарий «Сестры», — тоже впервые рассказываю! — Сергей мне позвонил: «Почитай». Я прочитал, и финал в картине, когда старшая сестра прощаться с младшей со спортивной сумкой (вроде бы по пути на тренировку) спускается, это я ему подсказал. Помните, девочка ее спрашивает: «Поедешь с нами?», а та, что постарше, отвечает: «Нет... — и шкатулку протягивает. — На вот, возьми»? И когда машина с младшей сестрой уезжает, старшей бабка говорит: «Ну что, беги на тренировку, опоздаешь...», а она отмахнулась: «Да нет у меня сегодня тренировки». Это я ему предложил — в сценарии прощания не было. «Нет, — посоветовал, — дай им проститься, разорви их, но дай друг на друга в последний раз посмотреть». Он согласился.

Когда к съемкам этого фильма Бодров приступил, я спросил: «А чего ты мне роль не даешь?». Он отшутился: «Витя, ты же великий — нет тебе роли», а я мог бы и за Андрюшку Краско сыграть, который великолепно отработал, да любого же бандита. Я бы за Сережкиной спиной встал, потому что понимал: это его режиссерский дебют, а я очень высоко ценил его и уважал — он настолько в процессе съемок внимателен был и дотошен... Не позвал — и я на него обиделся.

Потом Сергей новый фильм запустил — «Связной». До этого у него мечта была «Морфий» снять, но продюсер Сергей Михайлович Сельянов тогда его остудил: «Погоди! Не торопись, опыта наберись — материал сложный». И тогда он уникальный, как мне «пинкертоны» доложили, сценарий написал, и опять места мне не было, а ведь историю эту сам сочинял — мог бы меня как-то «вписать». Я ему звоню — телефон не отвечает... Я и не знал, что в новую квартиру они уже переехали и, пока ремонт там заканчивали, жили в деревне, что его жена Светлана сыном Сашкой беременна, который как две капли воды на отца будет похож.

Последний раз мы в кинотеатре «Пушкинский» на премьере фильма «Кукушка» встретились. Он со Светланой был — они увидели меня и по проходу ко мне бежали, а я же, мать его ети, с гонором, потому что режиссера Бодрова уже ревновал. Он что-то мне говорил, я что-то ему отвечал, но про новую картину молчал и про роль уже не заикался.

Показ закончился, публика зал покидать стала... Съемочная группа на лестничном пролете собралась — там и Сельянов стоял, и Бодров, и ведь видел я, что Серега меня пасет: он как-то вполоборота к выходу из зала курил. Явно ждал, — или мне показалось? — что я подойду и о чем-то за­говорю, эмоции свои по поводу фильма, который мне очень понравился, выскажу, а я демонстративно мимо прошел, даже не попрощался. Потом он в Кармадонское ущелье уехал — там и остался...

---

---

Из журнала «Караван историй».

«Мне рассказали, что там, в Кармадоне, после съемок эпизода «Связного» Бодров сидел в машине на дне ущелья и ждал осветителей, хотя раньше на другом транспорте мог уехать. Он этого не сделал...

Мне хочется верить, что ребята ничего не почувствовали: растворились, распались на атомы, во всяком случае, для меня они не умерли, просто ушли. Трудно представить, какое космическое совпадение, ведь этих ущелий в тех краях, как косичек на голове узбечки. Почему Сергей именно это место и именно в эту секунду выбрал, ведь ледник в одно мгновение съехал? Как дуновение, как шапка снега с еловой ветки: ух — и накрыл людей, словно одеялом.

Сергей рождения сына дождался, сделал в новой квартире ремонт и снял кино. Вы не поверите, но мне иногда кажется, что часть своей славы мне Сережа оставил — до сих пор люди ко мне подходят и, как к брату Бодрова, обращаются».

«МНЕ ИЗ АМЕРИКАНСКОЙ ТЮРЬМЫ В БОЧКЕ ИЗ-ПОД СОЛЯРКИ ХОТЕЛОСЬ ВЕРНУТЬСЯ, Я УЖЕ ПРИДУМАЛ, КАК НАШИ МОРЯКИ КОНТРАБАНДУ ОТКРЫВАЮТ, А ОТТУДА НЕ БРИЛЛИАНТЫ, НЕ ИКРА, А ЛЫСАЯ РОЖА СУХОРУКОВА В МАЗУТЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ, КОТОРЫЙ ГОВОРИТ: «НУ, ЗДРАВСТВУЙ, РОДИНА!»

— В гибели Бодрова себя Алексей Балабанов винил, который Сергею это место для съемок и подсказал... Кстати, от артистов, которые у этого режиссера снимались (например, от Ренаты Литвиновой), мне приходилось слышать, что Алексей Октябринович своеобразный был человек, — некоторые откровенно сумасшедшим его называли...

— Кого?

— Балабанова... Говорили, что он может зимой в одной и той же меховой шапке ходить, что совершенно мирской суеты чужд, в мысли свои весь погружен. Нематериальный, в общем, человек — в нем это было?

— Нет. Это художник. Сумасшедший — существо неразумное, а Алексей — суперразумное, просто что-то ему было чуждо, что-то он презирал. Жил он вот так — под молнией, под стрелой небесной, вот он такой! Может, какой-то протест в этом был — не знаю: он же из рок-н-ролла, с Вячеславом Бутусовым дружил, и все эти «Агаты Кристи», «Наутилус Помпилиус», Юра Шевчук — его друганы были.

---

---

— Поэтому, может, и фильмы такие снял...

— Возможно. Ну представьте себе: он в армию пошел и переводчиком в Анголе, Эфиопии, Йемене, Сирии был — где-то там на английском спикал.

— Ого!

— Ну что вы! Он высокообразованным был. Как художнику ему неважно было, что он ест, пьет, во что одет — это все такое...

— ...второстепенное, наносное...

— Вот как снег: он падает — мы восхищаемся, а под ногами красота чавкает и в грязь превращается. Для Балабанова быт, комфорт — лишь иллюзия была, он только темой, сюжетом жил, перспективой. Да, многие конформисты, очень суетливые, а для него это было неважно.

— Столько он вас снимал и вдруг перестал — почему?

— Да не знаю! Я духу набирался и к нему приезжал — на откровенность хотел вызвать. Мы же с ним редко встречались, он даже по телефону-то не очень со мной разговаривал. Такое ощущение, что либо черная кошка пробежала, либо грязных слов в уши надули, либо в нем что-то сломалось. Как-то он мне сказал: «Ну ты же крутой!», а однажды растрогался: «Витька, мы же с тобой такую жизнь в одной коммуналке прожили»... Все время его то в какие-то воспоминания приятные кидало, то вдруг общения со мной он чурался. Я это все учитывал, и, когда под юбилей к нему приехал, очень дорогие мне вещи ему подарил, а потом предложил: «Давай «Брат-3» сделаем...

---

---

— ...ух ты!..

— ...у меня есть идеи». Он посмотрел так: «Как это ты без Сереги себе представляешь?». — «Ну есть же «Форрест Гамп», — я ответил, — где президенты смонтированы — мало ли... Сейчас технологий столько. У меня мысль есть, как и Сережку в этом фильме показать. Не хочешь меня ты за­дей­ствовать — черт с ним, но «Брат-3» сними». Массу идей ему начал подбрасывать, искушать: «Богачом проснешься — даже если провалимся, миллион соберете», потому что много лет прошло, но до сих пор меня везде как Витю Багрова узнают. Даже вот в Киев летел — в зале ожидания иностранец ко мне подошел: «Ой, здравствуйте, вы Виктор Сухоруков? «Брат»? А продолжение будет?» — и я руками развел: «Не будет».

Леша ни в какую: «Нет, за это браться не буду, отстань». Два часа его уговаривал, только разве что на столе перед ним не плясал, причем неоднократно, и вдруг, видимо, уже от этих разговоров устав, он сказал: «Вить, я сегодняшнее время не знаю...

---

---

— ...вот оно что!..

— ...Пусть это кто-то другой делает — я не против, но без меня».

Конечно, я с этой идеей к Сельянову обращался, мне хотелось из американской тюрьмы в бочке из-под солярки вернуться. Я уже придумал себе, как наши моряки контрабанду открывают, а оттуда не бриллианты, не икра, не что-нибудь этакое, а лысая рожа Сухорукова в мазуте появляется, который, глядя на петербургский порт, широкой отвратительной улыбкой улыбается и говорит: «Ну, здравствуй, родина!», но они на это так и не поднялись.

...Этот вопрос: «Что произошло?» Алексею я задавал. Он ничего не значащей фразой: «Нет тебе роли» отделывался, но я-то видел, что есть — и в «Мне не больно», и в «Морфии»...

— ...и в «Кочегаре»...

— Да, я мог себе применение там найти. Успокоился только тогда, когда сам себе сказал: «Я для него состарился, я для него, как в гербарии листок, — все, больше не­интересен»...

---

---

— ...пока...

— Нет, вообще — понял, что уже никогда ничего не случится. Жаль, все равно он, как и Фоменко, для меня... Помните, я говорил вам, какое оно — мое богатство? Не ордена, не медали, не статуэтки, а встреченные люди: Мамин, Балабанов, Мельников, Говорухин — и это только в кино, поскольку о нем речь, но в данном случае я человек богатый.

«ГДЕ РАНЬШЕ ТЫ БЫЛ? — БОРТКО ВОСКЛИКНУЛ. — Я ЖЕ АКТЕРА НА РОЛЬ ШАРИКОВА ТАК ИСКАЛ»

— Будучи общепризнанным мастером отрицательных персонажей, своих мерзавцев вы любите?

— Люблю. Потому и мастер.

— Вы знаете, как их играть?

— Знаю.

— В основе жизненные наблюдения лежат, опыт?

— Не только — видимо, это наука творческая, актерская. Главная задача (я этот секрет всем, кто хорошим актером в плохих ролях хочет быть, открываю) — обаяние: вот и все!

— Насколько мне известно, Владимир Бортко очень сокрушался, что не знал вас, когда «Собачье сердце» снимал, а то вы бы обязательно Шарикова сыграли...

— Да, но позже я у него одного питерского депутата — скрытого гомосексуалиста Глазанова — сыграл.

— Это в «Бандитском Петербурге», наверное?

— Совершенно верно, в первом фильме по Константинову, и когда эту роль я озвучивал, он воскликнул: «Где раньше ты был? Я же актера на роль Шарикова так искал». — «Да, Володя, — кивнул, — а я рядом был и на учете на «Ленфильме» состоял, в картотеке там находился», а сегодня некоторые барышни из актерского отдела хвалятся: «Это я его для «Комедии строгого режима» нашла». «Это я карьеру ему сделала», — одна мадам, ныне серьезная женщина, кастинг-директор, всем говорила (ну, не будем — она даже с Балабановым на «Счастливых днях» работала). Многие сегодня к моей биографии примазываются, которую я отлично помню, но Бог с ними — значит, я действительно состоялся, значит, неслабую репутацию заработал. Знаете, за успех отвечаю я, а признание раздают другие — могут признать, а могут и прокатить, могут возвысить, а могут и не заметить. Заметили — и слава Богу!

---

---

— Вы несколько раз у Станислава Сергеевича Говорухина снялись — блестящего, на мой взгляд, режиссера и замечательного — мы дружим с ним! — человека: очень умного, неординарного, много книг прочитавшего, что далеко не всем нынче свойственно...

— Он вот как раз за то, что я их читал мало, меня ругает.

— Сниматься у него интересно вам было, он грандиозный, на ваш взгляд, мастер?

— Да что вы, друзья мои, ну, конечно! В свои 75 на съемках Week­end Говорухин работал так одержимо, так творчески, так новаторски, так свежо, так азартно, что я думал: «Мама дорогая, да передо мной в кашне, в кепке а-ля Кустурица какой-то понтовый» — этакий дядька с трубкой, западный мужик сидит, который в силе, в энергии, в страсти.

Историю рассказываю — пригодится, нет ли... Рабочее название картины Week­end было «Лифт». Говорухин «Лифтом на эшафот» хотел назвать, но для этого права из Франции нужны... Он в тот раз приглашать меня не собирался, но потом своим ребятам сказал: «Ну-ка, Сухорукову позвоните — свободен он или нет?». Я пришел... «Ну что, — спросил, — следователя сыграешь?». Я замялся: «Их вон сколько в телевизоре развелось, и все бритоголовые — как его играть, как к этой роли подойти, не представляю». Тем более я сценарий прочитал и честно признался: «Станислав Сергеевич, че-то он мне не понравился, слишком многословный какой-то»... Он: «А ты внимания не обращай — это болванка, я его дорабатывать буду, дописывать», и в результате я ответил ему: «А вы знаете, я без сценария буду сниматься». — «Как?». — «А вот так, с листа. Каждый день вы мне задание давать будете, а я выполнять его стану вслепую».

Уже перед началом съемок Станислав Сергеевич, раскуривая трубку, спросил: «И как же ты решил своего следователя лепить?». — «А никак — Жана Габена играть буду». Он грозно: «Под Коломбо косить собираешься?». Я: «А вы хотите, чтобы под Максима Аверина или под Сережку Селина косил? Конечно, под Коломбо лучше».

Художник по костюмам Наташа меня так одела — блеск! — и дальше фантастика началась: я так никогда не работал. Приходил на съемки, Говорухин сажал нас, актеров, вокруг монитора и рассказывал, что было вчера, что должно быть завтра, а сейчас происходит то-то, то-то и то-то, и мы сиюминутность играли — это такой был адреналин!

Затем я на озвучивание пришел, один эпизод смотрю, другой... «Станислав Сергеевич, — попросил, — ничего не вымарывайте, не вырезайте: я хорош». У меня вот такая роль получилась! (Большой палец показывает). Отсюда и ответ, каков Говорухин. Современный! Всегда разный, всегда талантливый, перед началом каждой съемки всегда волнуется и даже трусит.

«МНЕ ГОВОРЯТ: «ТЕБЯ КАМЕРА ЛЮБИТ» — НЕТ, Я В СГОВОРЕ С НЕЙ»

— Вы действительно часто в своем деле актерском какие-то наработки используете, которые в свое время у корифеев советского кино Николая Крючкова, Бориса Андреева, Петра Алейникова и Людмилы Целиковской подсмотрели?

— А я этого и не скрываю...

— Эти приемы, когда их в сегодняшнюю реальность переносите, работают?

— Конечно! Помните, в начале того же «Брата» я сижу и задание убить мне дают? (С каменным лицом сидит, потом мочку уха трогает). Марлон Брандо из «Крестного отца»! — и таких секретиков у меня очень много, потому что арсенал советского кино...

— ...да, мощный...

— О зарубежном не говорю, потому что мало его видел. Только сегодня его догоняю: много смотрю, и мне все интересно, даже плохой фильм для меня — урок. На это уже чисто профессионально гляжу, из любопытства — что я профукал, что, как и многим, мне не дано было, а советское кино я в огромном количестве видел. Нынешнее поколение (да даже наше в сегодняшнем дне) многое забыло, многого не знает, а там такие вещи есть, которые как актеру необыкновенно дороги мне и ценны. Паузы, взгляды, повороты головы — на том золотом фонде человеком я, можно сказать, стал.

Меня же никто этому не учил... Да, я ГИТИС окончил, да, в дипломе моем «актер театра и кино» написано, но перед камерой я там никогда не стоял. Мне говорят: «Тебя камера любит» — нет, я в сговоре с ней, с оператором. Режиссер сбоку здесь остается, он идеолог, а кино оператор-постановщик фиксирует — это ему я в любви признаюсь, когда на съемочную площадку прихожу.

Конечно, многие вещи, которые удалось мне из прошлого кинематографа выудить, я потом даже в театр несу. Я в этом уже признавался и ничего плохого не вижу в том, что с собой, как мне кажется, лучшее беру и констатирую: это уже было, ничего нового я не делаю — просто подсмотренное в оболочку Вити Сухорукова обряжаю. Мало того, я и методику кинематографа в театр перенес. Помогает... Это продуктивно...

Допустим, в спектакле «Игроки» большущая сцена, где я в роли помещика Глова (у Сухорукова в «Игро­ках» две роли — Глов и За­му­хрыш­кин. — Д. Г.) о сыне Саше рассказываю, две недели репетировалась, а в фильме «Бедный, бедный Павел» огромную драматическую сцену мы монтировали и мизансценировали два-три часа, даже пусть полдня, и за две-три минуты снимали. Получилось шикарно — теперь эту методику я в театр перенес. Мне говорят: «Не торопись, у нас еще два месяца впереди, люди не готовы», а я уже готов, и в этом мне сегодня скоростной метод работы над ролью, почерпнутый в кино, помогает.

Повторюсь: я не скрываю, что какие-то наблюдения из советского кино переношу: ужимки, повадки, манерки, какие-то вещи очень уловимые или неуловимые... Например, в «Родне» Михалкова Нонна Мордюкова в поезде с попутчиком едет (как же этого артиста фамилия? А-а-а, Анд­рей Петров!), который винцо разливает. Она выпивает, а потом с нарочитым отвращением выдыхает: «Ой, отра-а-а-ва!». Я ее интонацию в «Игроки» перенес (там чиновник Замухрышкин так же на чарку реагирует), и это не мешает — главное, чтобы все было уместно, чтобы шестереночки в пазы входили...

---

---

— В этом спектакле с Олегом Меньшиковым вы играете, которого еще 10-15 лет назад некоторые коллеги гением называли. А вы каким актером его считаете?

— Гениальным.

— В чем же гениальность его состоит?

— Скажу: повторить Олега нельзя. Нравится или не нравится вам то, что вы видите, — дело вкуса, а вот если вы смотрите и недоумеваете: а как он это делает? — первый признак гениальности налицо. Меньшиков личностный, индивидуальный, штучный, в природе такой он один. Конечно, слова «гениальный», «легендарный», «великий» должны актеру за чертой принадлежать, все это произносить надо, когда он за пределом, на той стороне — то есть после смерти. Мы сегодня привыкли легкомысленно эти определения раздавать, а я с ними осторожничаю, но если речь об Олеге, считаю: он настолько хорош, что его можно гениальным назвать... При том, что человек это сугубо земной, смертный, сомневающийся, потеющий...

— ...терзающийся...

— ...разный, но когда на подмостки выходит — все! — это другой мир, другое пространство. В кино я с ним никогда не работал, но на сцене он как будто не болеет, не жрет, не пьет, не дышит — просто есть! Тут какая-то магия присутствует, и однажды на поклонах женщина со слезами к нему вышла. «Ну дайте автограф, — попросила, — иначе плохо мне будет» — вот что это!

— Я криминальную комедию «Жмурки» очень люблю, которая как бы жирную черту под 90-ми подвела, а вам этот фильм дорог?

— Дорог, конечно, — это моя последняя работа с Балабановым.

— Он там множество звезд собрал, которые за этим режиссером, в общем-то, безоглядно пошли... Так же, к слову, как и зрители, — я тоже могу этот фильм хоть 100 раз смотреть, а по-вашему, секрет его в чем?

— Думаю, в том, что Алексей знал, о чем говорит, что показать нужно, на что внимание обратить. Мы какие-то намеки, прищуры его видим, мы — вот в чем, наверное, талант! — даже то, что за кадром, чувствуем. Обычно сравнение такое используют: это как водяной знак у рубля, как второй план... Нет, у него 3D без этих D — такое ощущение, мне кажется, возникает. Уж на что я картину «Брат-2» знаю, — сам в ней снимался! — а когда сегодня смотрю, какие-то другие вещи там вижу.

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter